Наш учитель танцев был странный человек. Он пытался донести до нас чуточку доброты и грамм счастья. За это мы были ему благодарны. Но благодарность и желание учиться танцам – совсем разное чувство. И мы с легкостью отказывались танцевать различные вальсы и танго. Он ничего не мог сделать. Он был очень вежливый, стильный, черноглазый, смуглый и очень-очень грустный. Он улыбался вымученной улыбкой и мог подолгу смотреть в небо, словно пытаясь, что-то там увидеть. Мы видели его глаза и молчали, когда он молчал. Однажды он привел с собой молодую девушку. Нет. Она была скорее ребенок. Я сразу понял, что это самое совершенное существо на свете. И злость, что эта юность находиться в руках у нашего учителя, сжигала меня. А в том, что они любовники у меня не было сомнений. Они станцевали танго, и всем все сразу стало ясно. Слишком много жгучей страсти было в их движения. Легко и сказочно двигалась она в его объятиях. А музыка звучала, и я понимал, что ничего совершеннее не бывает в мире. Только эти светлые волосы и голубые глаза. И еще эта нежная, вечно-грустная улыбка. Она улыбалась так всем. А особенно ему, словно прося за что-то прощения. И он улыбался ей в ответ, такой же виноватой улыбкой. После танца он с нежностью сказал: - Спасибо, Кандела. Ты можешь идти, встретимся дома. Девушка поцеловала его в щеку и убежала. Никто ничего не спросил. Только мне стало больно, что эта красота никогда не сможет стать моей. И от боли и от отчаянья я стал учиться танцевать. В танце я забывал ее глаза, волосы и эту необычную улыбку. Однажды сеньор Агирре пригласил весь наш класс на ужин. Я не хотел идти, но желание увидеть ее побороло мою ревность. Когда мы пришли, Канделы не было дома. Сеньор Агирре был один и накрывал на стол. Я спросил, где его жена. Он немного помолчал, а потом повел нас к телевизору. Он включил видик и вставил кассету. На экране появилась она. Девушка смеялась и отворачивалась от камеры. Потом появился сам учитель. Только на пленке он был намного моложе. И глаза у него были совсем другие, смеющиеся и живые. А девушка была все такая же юная. - Это моя жена, - тихо сказал он и отвернулся от экрана. Потом девушка подхватила на руки маленькую девочку и поцеловала ее. Сеньор Агирре, не поворачиваясь к телевизору, сказал: - А это моя дочь. - А где ваша жена? - опять спросил я. - Она умерла, давно. Я почувствовал, как страх сковывает душу, как начинают наворачиваться слезы, как дыхание перехватывает, но тут дверь открылась и в комнату вошла Кандела. Сеньор Агирре быстро выключил телевизор и сказал: - Вот и Кандела. Заходи, доченька. У нас гости. Девушка улыбнулась, и я почувствовал, огромное облегчение. А когда она присела рядом со мной и заглянула мне в глаза, я понял, что мне больше ничего и не надо. Сейчас я пишу, а голубые глаза смотрят на меня с грустью и нежностью. Иногда они отрываются от созерцания моей личности и перебегают на маленький копошащийся сверток у нее на руках. А сейчас она улыбается и тихо спрашивает: - Ты очень-очень меня любишь? И ничего не могу ответить от нахлынувшего на меня чувства нежности и любви к моей жене. Я только киваю, и ее глаза перестают быть грустными, они загораются детской радостью, и я понимаю, что это и есть счастье.
